професор Микола ВОРОНЦОВ

Воронцов Микола Миколайович — відомий у всьому світі біолог-еволюціоніст, теріолог, цитогенетик, морфолог, один з творців СТЕ (синтетичної теорії еволюції). Мені пощастило бути знайомим з ним і вважати себе одним з учнів цієї видатної людини, неперевершеного дослідника і мислителя. Представлений нижче текст був підготовлений для журналу "Вісник зоології", але з невідомих мені причин не був пущений у друк. Текст тут наведено без змін. Ігор Загороднюк

Киев, марта 10, года 2002,
Игорь В. Загороднюк

Памяти Николая Николаевича Воронцова
(знал, уважал, ценил, любил, и ничего не изменилось)

Жизнь Николая Николаевича — это жизнь целого поколения биологов-зоологов, биологов-генетиков и биологов-эволюционистов. Это — подарок судьбы и огромный повседневный труд, интересный, изнурительный, обязывающий постоянно быть в центре самых важных событий в этой огромной отрасли знания, быть в кругу первых носителей этого знания, налаживать связь поколений, обеспечивая само существования всей цепочки потока информации от зубров к поросли и наоборот. И в этом образе жизни, быть может, и ее смысле, тоже есть эволюционность и генетичность, ибо мысль развивается, и передача знаний между поколениями становится важной частью всей научной и общественной деятельности.

Николай Николаевич прожил интересную жизнь, ему посчастливилось жить в век генетики и зоологии, когда эти две науки бурно развивались, и в них формулировались основные классические положения. Не просто прикоснуться к творчеству, но быть в кругу общения и в водовороте жизни, в круговороте научной мысли вместе Н. В. Тимофеевым-Рессовским, С. И. Огневым, Э. Майром, десятками и сотнями людей, чьи имена стали признаком и украшением золотого века Воронцовской научной триады — «генетики — зоологии — эволюционной теории», жить и творить в этом веке — счастье Николая Николаевича. ХХ век был веком этих трех направлений. Они продолжаются и сейчас, но дух создания основных положений этих наук, дух причастности к творению нового сейчас отходит. Быть может, в этом тоже счастье не застать новый пластмассово-технологичный период развития науки, период, когда преуспеть может каждый, а не только самый талантливый.

Трепетное, вовсе не «производственное», отношение Николая Николаевича к науке и научному кругу, о котором, несомненно, можно написать не одну специальную научную работу в области социологии и психологии, проявлялось практически во всех сферах: в отношениях к классикам, давно ушедших из жизни, о которых им написано немало памятных статей, в активной переписке с лучшими умами своего поколения, реабилитация научных имен и судеб лучших и несправедливо забытых. Николай Николаевич годами, при этом необыкновенно увлеченно, собирал по крупицам факты из жизни дорогих ему людей, при этом он сам жил жизнью всей своей науки, он проживал ее изнутри, он был только внутри тех сложных исследовательских и социальных (а порой и политических) процессов, которые происходили в триаде. Он знал и любил всех. В этом был он, и этому нельзя научиться или к этому стремиться.

Ощущение причастности к великому шло через всю жизнь Николая Николаевича. Он никогда не ждал «своего времени», своего «допуска» к тем или иным ценностям, кругам общения, сферам влияния и многому другому. Он просто жил в этом, и эта жизнь всегда была интересной. Этот ум. Эта улыбка. Эти шутки. Эта причастность к великому. Вспомним хотя бы описания первых больших экспедиций. Вспомним первые книги и сборники. Эта великая шутка с Ринограденцией, апофеоз первого (1969 года) сборника и последующих томов «Проблем эволюции». Умение сочетать противоречия, в частности, положения СТЭ со статьей А. А. Любищева с критикой СТЭ.

В жизни Николая Николаевича была не одна научная триада. Его жизнь всегда была непростой, но всегда интересной, он всегда был в гуще событий, он жил. Важной иной плоскостью, прекрасно сочетающейся с научной триадой, был круг «семья — друзья — ученики». Николай Николаевич всегда любил творить дома, его не просто верным спутником, но огромным другом, его Маргаритой была Елена Алексеевна. Судьба этой четы — это также песня золотого века. Таких пар я знаю мало. Те, кто хоть раз в жизни побывали в гостях у Николая Николаевича, не с рабочим визитом, но с желанием побывать в кругу, несомненно, помнят яркие приемы, величественные представления новоприбывших гостей, теплоту самих встреч. Маша и Даша, величественные девы, прекрасные дочери, умнейшие создания, яркие личности, что, казалось бы, еще ждать от жизни. Были ученики. Учеников специально не искал.

Их всегда было много, как тех, кто так и не расцвел, так и тех, кто хотел бы быть назван учеником и откровенно использовал Николая Николаевича как трамплин в обеспеченное будущее. Однако как много настоящих, не пластмассовых. Новосибирск, Владивосток, Москва. Бывшие аспиранты, а теперь известные исследователи из Якутска, Еревана, Саратова… Вокруг Николая Николаевича всегда было много ярких личностей, не просто исследователей, но людей трудолюбивых, умных и честных. Людей, которые работали в экспедициях, сидели по ночи в лаборатории и Подвале, в библиотеках. Работали много и интересно. В лаборатории всегда была «критическая масса» людей, фактов и идей. Были и те, кто с Николаем Николаевичем был, казалось, всегда, и всегда, восторгаясь Шефом, беспокоился о нем своими неприметными делами. Я об Ирине Яниной. Многочисленные совместные исследования, проведенные с учениками, вылились в дюжину полновесных диссертаций и многочисленные статьи.

Огромные пласт творчества Николая Николаевича — передача знаний новым поколениям. Когда этим заниматься, где найти на это время? Занимался, находил. Сколько сил и энергии было вложено в эволюционные курсы, одной Елене Алексеевне известно. Но книга, изданная в год смерти — это память и лучшие идеи далеко не одного поколения биологов. Великолепие Николая Николаевича — в любви к науке, в постоянном творческом поиске, в знании истории, онтогенеза науки и научной мысли. Николай Николаевич мог и умел видеть. Это виденье ему помогало, но как важно было его умение еще и все это рассказать, рассказать увлеченно, как лучшим друзьям свою собственную историю. Это действительно была его история.

О Соросе, грантовой системе и экологической политике все знают. Учитель не мог остаться в стороне, хотя революция его губила. Скольких биологов он накормил, скольким дал надежду на продолжение профессиональной деятельности. При этом продолжал работать. Кто видел его рабочий стол — огромный, с отдельными местами для каждого начинания, богатейшую библиотеку, тот все равно почти ничего не знает.

Остается загадкой: как все это могло стать жизнью одного человека? Если бы мы знали ответ, мы бы имели рецепт и руководствовались им сами, либо предлагали его другим. Это от Бога. Это повторить нельзя. И история не повториться, ибо век великих личностей и великих идей — в той форме и в том духе, как он застал цивилизацию в час рождения Воронцова — прошел. Век и первой триады (классической зоологии, классической генетики, эволюционной теории), и триады второй (золотой семьи — надежных и ярких друзей — благодарных учеников), как бы мы не хотели, прошел. Счастье было жить в тот век, еще большее счастье — быть в круговороте тех событий и выйти из них героем, счастливым, здоровым и живым.

Гарик (Игорь Загороднюк)

<<< повернутися

розміщено на сайті 25 січня 2008 р. (з 2003 р. на сайті www.lucanus.org.ua)